29 мая 2016 г.

ЦИТАТЫ: ЩЕГОЛ

Третий роман Донны Тарт, "Щегол", писался в течение десяти лет. Результатом стала престижная Пулитцеровская премия, полученная автором в 2014 году, и миллионы восторженных отзывов со всего мира. 13-летний Тео Декер забежал вместе с мамой в нью-йоркский Метрополитен-музей – спрятаться от внезапного ливня. За минуты, проведенные здесь, Тео успел полюбоваться картиной голландского художника XVII века Карела Фабрициуса «Щегол», разглядеть элегантного старичка с рыжеволосой девочкой и оглохнуть от страшного взрыва – в музее теракт. Тео получает странный наказ от старичка, а вскоре узнает о гибели мамы. С этого порога он ныряет в поток страданий и приключений, которые занимают 832 страницы. Обнаружив себя уже в эпилоге, не удивляйтесь: вы в одной компании с миллионами читателей, которые также не смогли не дочитать эту книгу, полную невероятных событий и встреч.



Придумав взрыв, которого никогда не было, Тартт сознательно проламывает стену реальности и погружает нас в фантастическое пространство. Тео живет в мире, населенном экзотическими персонажами и диковинными вещами – так разноцветно и ярко бывает только в сказке или в детстве. Эта умная и ослепительно красивая сказка для взрослых сочетает аромат сентиментального романа в духе Диккенса, загадочность интеллектуального детектива от Несбе и энергию современного сериала. Сюжетные линии соединены здесь с ювелирной тонкостью, а персонажи живые. Но, увлекая читателя, автор не скрывает намерения поговорить всерьез – об искусстве, о его смысле для живущих на земле. Увлекательность «Щегла» не заслоняет итога, к которому приходит в финале повзрослевший Тео. Искусство дарит возможность общаться «сквозь века». После прожитых вместе с героем четырнадцати лет это не звучит умозрительно – наоборот, кажется, так и есть: «красоту надо спасать из огня и хранить, чтобы наш разговор друг с другом никогда не прервался». 
Я не уверена, что в скором будущем возьмусь перечитывать этот роман - исключительно из-за его объемности. Но то, что я ни минуты не пожалела о его прочтении, это факт. На чтение этой книги нужно настроиться. Ее нельзя читать "для развлечения" или "потому что почитать больше нечего", тогда она просто не раскроется перед вами и вы не поймете и четвертой части того, что хотел сказать автор. Эта книга написана для вдумчивого читателя, которому чужды ханжество и сарказм. Роман Донны Тарт для тех, у кого есть сердце и душа, и кто не стесняется демонстрировать всю глубину своих чувств миру. 

- Разве не может что-то хорошее явиться в нашу жизнь с черного хода?

- Когда тоскуешь по дому, – сказал он, – просто взгляни на небо. Потому что, куда бы ты ни поехала, луна везде – одна и та же. 
 
- Иногда чтобы выиграть, надо проиграть.

- Но нет, “депрессией” это не назовешь. То был полет в бездну, вмещавшую столько тоски и омерзения, что они становились надличностными: когда тошнотворно, до испарины мутит от всего рода человеческого, от всех человеческих деяний с самого сотворения времен. Уродливые корчи законов биологии. Старость, болезни, смерть. Никому не спастись. И самые красивые люди – все равно что спелые фрукты, что вот-вот сгниют. Но они отчего-то все равно продолжали трахаться, и размножаться, и выпрастывать из себя свеженький корм могильным червям, производя на свет все больше и больше новых страдальцев, словно это душеспасительный, стоящий, высокоморальный даже поступок: подсадить как можно больше невинных созданий на эту заранее проигрышную игру. Ерзающие младенцы, медлительные, самодовольные, хмельные от гормонов мамаши. Кто это у нас такой сладенький? Мимими. Дети орут и носятся по игровым площадкам, даже не подозревая, какие круги ада их поджидают в будущем: унылая работа, грабительская ипотека, неудачные браки и облысение, протезирование тазобедренных суставов, одинокие чашки кофе в опустевших домах и мешки-калоприемники в больницах. И большинство вроде ведь довольствуется тонюсенькой позолотой и искусным сценическим освещением, которые, бывает, придают изначальному ужасу человеческой доли вид куда более таинственный, куда менее гадкий. Люди просаживают деньги в казино и играют в гольф, возятся в саду, покупают акции и занимаются сексом, меняют машины и ходят на йогу, работают, молятся, затевают ремонт, расстраиваются из-за новостей по телику, трясутся над детьми, сплетничают про соседей, выискивают отзывы о ресторанах, основывают благотворительные фонды, голосуют за политиков, следят за “Ю-Эс Оупен”, обедают, путешествуют, занимают себя кучей гаджетов и приспособлений, захлебываются в потоке информации, эсэмэсок, общения и развлечений, которые валятся на них отовсюду, и все это только чтобы забыть, где мы, кто мы. Но под ярким светом ты это уж никак не замажешь. Все – гнилье, сверху донизу. Отсиживаешься в офисе, рожаешь по статистике двух с половиной детей, вежливо улыбаешься на своих проводах на пенсию, потом закусываешь простыню и давишься консервированными персиками в доме престарелых. Уж лучше никогда бы и не рождаться – никогда ничего не желать, никогда ни на что не надеяться.

- И какой же это чистейший восторг – быть с нею, я любил ее каждый божий день, каждую минутку, любил ее и сердцем, и душой, и разумом – да каждой клеточкой, и было уже очень поздно, и я хотел, чтобы ресторан не закрывался, не закрывался никогда. Аромат ее вина. На губе – винное красное пятно. Это у меня был чуть ли не лучший вечер в жизни.

- ...Что погоня за чистой красотой есть способ самого себя загнать в ловушку, что это прямой путь к тоске и озлобленности, что красоту следует сочетать с чем-то более осмысленным.

 
- Волноваться! Только время тратить! Все, что написано в священных книгах, чистая правда. Понятно ведь, что “тревожность” – признак примитивной, духовно неразвитой личности. Как там было у Йейтса, что-то про глядящих на мир китайских старцев? “Все гибнет – творенье и мастерство”. “В зрачках их древних мерцает смех”. Вот она – мудрость. Люди веками рыдали и убивались, веками уничтожали все подряд и жаловались на свои убогие жизни, а толку – что толку? Зачем вся эта бесполезная тоска? Посмотрите на полевые лилии. Зачем вообще тревожиться – да хоть из-за чего? Разве мы, разумные существа, не пришли на эту землю, чтобы быть счастливыми – в краткий, отведенный нам срок?

- Я часто думал о том, что сказал Хоби – о тех образах, что поражают нас в самое сердце, образах, что дарят нам проблеск красоты куда более безграничной, которую можно потом проискать всю жизнь да так и не обрести снова.

- Источник великой печали, которую я только-только начинаю осознавать: нам не дано выбирать себе сердца. Мы не можем заставить себя хотеть того, что хорошо для нас, или того, что хорошо для других. Мы не выбираем того, какие мы.

- Потому что разве не вдалбливают в нас постоянно, с самого детства, непреложную культурологическую банальность?.. Начиная с Уильяма Блейка и заканчивая леди Гагой, от Руссо до Руми, “Тоски”, “Мистера Роджерса” – одна и та же до странного неизменная сентенция, с которой согласен стар и млад: что делать, если сомневаешься? Как понять, что для тебя правильно? И любой психотерапевт, любой специалист по профориентации, любая диснеевская принцесса знает на это ответ: «Будь собой». «Следуй зову сердца». Только вот, пожалуйста, пожалуйста, разъясните мне вот что. А что, если у тебя такое сердце, которому нельзя доверять? Что, если сердце по каким-то своим непостижимым причинам заведет тебя – вполне умышленно, в облаке невыразимого сияния – подальше от здоровья, семейной жизни, прочных общественных связей и вялых общепринятых добродетелей прямиком в ослепительный жар погибели, саморазрушения, беды? ...Если само твое нутро поет, зазывает тебя прямиком в костер, то может, лучше отвернуться? Залепить уши воском? Не обращать внимания на изощренное счастье, которым заходится твое сердце? Послушно взять курс на нормальность, к восьмичасовому рабочему дню и регулярным медосмотрам, к прочным отношениям и стабильному продвижению по карьерной лестнице, к “Нью-Йорк Таймс” и воскресным обедам, все – с прицелом на то, что когда-нибудь ты вдруг станешь настоящим человеком?

- Никто, никто и никогда не убедит меня в том, что жизнь – главный приз, величайший дар. Потому что вот вам правда: жизнь – это катастрофа.

- Путь вперед только один – к старости и утратам, и только один выход – смерть. И, как знать, может это и ждет нас в конце пути, величие, о котором мы и помыслить не могли, ровно до тех пор, пока перед нами не открылись ведущие к нему двери, на которое мы будем глядеть в изумлении, когда Господь наконец уберет ладони от наших глаз и скажет: «Смотри!»

- Мы не можем выбирать, чего нам хочется, а чего нет, вот она – неприглядная, тоскливая правда. Иногда мы хотим того, чего хотим, зная даже, что это-то нас и прикончит. 



- Как знать, зачем Фабрициус вообще нарисовал щегла? Крохотный, стоящий особняком шедевр, каких больше не было и не будет? Он был молод, он был знаменит. У него были могущественные покровители (к несчастью, ни единой картины, нарисованной для них, не сохранилось). Он видится кем-то вроде молодого Рембрандта: он завален грандиозными заказами, его студия ломится от драгоценностей, алебард, кубков, мехов, леопардовых шкур и фальшивой брони, от мощи и тоскливости земных вещей. И с чего вдруг такой сюжет? Маленькая комнатная птичка? Выбор совсем не характерный для его времени, для его эпохи, когда животных чаще всего изображали мертвыми – на роскошных охотничьих натюрмортах навалены горами обмякшие тушки кроликов, рыба, фазаны, которых потом подадут к столу. И отчего так мне важно, что стена на картине пустая – ни гобеленов, ни охотничьих рожков, никаких тебе декораций – и что он так старательно, так выпукло вывел в углу свое имя и дату, не знал же он (или знал?), что 1654 – это не только год, в который он написал эту картину, но и год его смерти? Веет от этого каким-то холодком дурного предчувствия, будто бы он знал, что эта его маленькая загадочная картинка войдет в то небольшое число работ, что переживут его.

- И как бы ни хотел я верить в то, что за иллюзиями кроется истина, я в конце концов понял, что за иллюзиями никакой истины нет. Потому что между “реальностью” с одной стороны и точкой, в которой реальность и разум сходятся, существует некая промежуточная зона, переливчатый край, где оживает красота, где две совершенно разные поверхности сливаются, отлавливаются и дарят нам то, чего не может нам дать жизнь: в этом самом пространстве и существует все искусство, все волшебство. И – готов поспорить, что и вся любовь. И точно так же, как музыка – это межнотное пространство, так же как звезды прекрасны благодаря расстояниям между ним, так же как солнце под определенным углом бьет лучом в каплю дождя и отбрасывает в небо призму света – так же пространство, в котором существую я, где я хотел бы и дальше остаться, находится ровно в той срединной зоне, где отчаяние схлестывается с чистейшей инаковостью и рождается нечто возвышенное. 

Примечания:
Донна Тарт родилась в небольшом городке Гринвуд, расположенном в восточной части штата Миссисипи. Свой первый роман "Тайная история" написала еще во время учебы на филологическом факультете по специализации «классическая литература». 
Карел Фабрициус (1622 - 1654)  голландский художник, один из самых талантливых учеников Рембрандта. Основоположник делфтской школы живописи. В музеях мира хранится сегодня 17 полотен Фабрициуса, с большей или меньшей вероятностью приписываемых художнику. В том числе и картина "Щегол", вокруг которой и разворачивается действие романа Донны Тарт.






Комментариев нет: