Третий роман Донны Тарт, "Щегол", писался в
течение десяти лет. Результатом стала престижная Пулитцеровская премия,
полученная автором в 2014 году, и миллионы восторженных отзывов со всего мира.
13-летний Тео Декер забежал вместе с мамой в нью-йоркский Метрополитен-музей –
спрятаться от внезапного ливня. За минуты, проведенные здесь, Тео успел
полюбоваться картиной голландского художника XVII века Карела Фабрициуса
«Щегол», разглядеть элегантного старичка с рыжеволосой девочкой и оглохнуть от
страшного взрыва – в музее теракт. Тео получает странный наказ от старичка, а
вскоре узнает о гибели мамы. С этого порога он ныряет в поток страданий и
приключений, которые занимают 832 страницы. Обнаружив себя уже в эпилоге, не
удивляйтесь: вы в одной компании с миллионами читателей, которые также не
смогли не дочитать эту книгу, полную невероятных событий и встреч.
Придумав взрыв, которого никогда не было, Тартт
сознательно проламывает стену реальности и погружает нас в фантастическое
пространство. Тео живет в мире, населенном экзотическими персонажами и
диковинными вещами – так разноцветно и ярко бывает только в сказке или в
детстве. Эта умная и ослепительно красивая сказка для взрослых сочетает аромат
сентиментального романа в духе Диккенса, загадочность интеллектуального
детектива от Несбе и энергию современного сериала. Сюжетные линии соединены
здесь с ювелирной тонкостью, а персонажи живые. Но, увлекая читателя, автор не
скрывает намерения поговорить всерьез – об искусстве, о его смысле для живущих
на земле. Увлекательность «Щегла» не заслоняет итога, к которому приходит в
финале повзрослевший Тео. Искусство дарит возможность общаться «сквозь века».
После прожитых вместе с героем четырнадцати лет это не звучит умозрительно –
наоборот, кажется, так и есть: «красоту надо спасать из огня и хранить, чтобы
наш разговор друг с другом никогда не прервался».
Я не уверена, что в скором будущем возьмусь
перечитывать этот роман - исключительно из-за его объемности. Но то, что я ни
минуты не пожалела о его прочтении, это факт. На чтение этой книги нужно
настроиться. Ее нельзя читать "для развлечения" или "потому что
почитать больше нечего", тогда она просто не раскроется перед вами и вы не
поймете и четвертой части того, что хотел сказать автор. Эта книга написана для
вдумчивого читателя, которому чужды ханжество и сарказм. Роман Донны Тарт для
тех, у кого есть сердце и душа, и кто не стесняется демонстрировать всю глубину
своих чувств миру.
- Разве не может что-то хорошее явиться в нашу жизнь с
черного хода?
- Когда тоскуешь по дому, – сказал он, – просто
взгляни на небо. Потому что, куда бы ты ни поехала, луна везде – одна и та
же.
-
Иногда чтобы выиграть, надо проиграть.
- Но
нет, “депрессией” это не назовешь. То был полет в бездну, вмещавшую столько
тоски и омерзения, что они становились надличностными: когда тошнотворно, до
испарины мутит от всего рода человеческого, от всех человеческих деяний с
самого сотворения времен. Уродливые корчи законов биологии. Старость, болезни,
смерть. Никому не спастись. И самые красивые люди – все равно что спелые
фрукты, что вот-вот сгниют. Но они отчего-то все равно продолжали трахаться, и
размножаться, и выпрастывать из себя свеженький корм могильным червям,
производя на свет все больше и больше новых страдальцев, словно это
душеспасительный, стоящий, высокоморальный даже поступок: подсадить как можно
больше невинных созданий на эту заранее проигрышную игру. Ерзающие младенцы,
медлительные, самодовольные, хмельные от гормонов мамаши. Кто это у нас такой
сладенький? Мимими. Дети орут и носятся по игровым площадкам, даже не
подозревая, какие круги ада их поджидают в будущем: унылая работа,
грабительская ипотека, неудачные браки и облысение, протезирование
тазобедренных суставов, одинокие чашки кофе в опустевших домах и мешки-калоприемники
в больницах. И большинство вроде ведь довольствуется тонюсенькой позолотой и
искусным сценическим освещением, которые, бывает, придают изначальному ужасу
человеческой доли вид куда более таинственный, куда менее гадкий. Люди
просаживают деньги в казино и играют в гольф, возятся в саду, покупают акции и
занимаются сексом, меняют машины и ходят на йогу, работают, молятся, затевают
ремонт, расстраиваются из-за новостей по телику, трясутся над детьми,
сплетничают про соседей, выискивают отзывы о ресторанах, основывают
благотворительные фонды, голосуют за политиков, следят за “Ю-Эс Оупен”,
обедают, путешествуют, занимают себя кучей гаджетов и приспособлений,
захлебываются в потоке информации, эсэмэсок, общения и развлечений, которые
валятся на них отовсюду, и все это только чтобы забыть, где мы, кто мы. Но под
ярким светом ты это уж никак не замажешь. Все – гнилье, сверху донизу.
Отсиживаешься в офисе, рожаешь по статистике двух с половиной детей, вежливо
улыбаешься на своих проводах на пенсию, потом закусываешь простыню и
давишься консервированными персиками в доме престарелых. Уж лучше никогда бы и
не рождаться – никогда ничего не желать, никогда ни на что не надеяться.
- И
какой же это чистейший восторг – быть с нею, я любил ее каждый божий день, каждую
минутку, любил ее и сердцем, и душой, и разумом – да каждой клеточкой, и было
уже очень поздно, и я хотел, чтобы ресторан не закрывался, не закрывался
никогда. Аромат ее вина. На губе – винное красное пятно. Это у меня был чуть ли
не лучший вечер в жизни.
-
...Что погоня за чистой красотой есть способ самого себя загнать в ловушку, что
это прямой путь к тоске и озлобленности, что красоту следует сочетать с чем-то
более осмысленным.
-
Волноваться! Только время тратить! Все, что написано в священных книгах, чистая
правда. Понятно ведь, что “тревожность” – признак примитивной, духовно
неразвитой личности. Как там было у Йейтса, что-то про глядящих на мир
китайских старцев? “Все гибнет – творенье и мастерство”. “В зрачках их древних
мерцает смех”. Вот она – мудрость. Люди веками рыдали и убивались, веками
уничтожали все подряд и жаловались на свои убогие жизни, а толку – что толку?
Зачем вся эта бесполезная тоска? Посмотрите на полевые лилии. Зачем вообще
тревожиться – да хоть из-за чего? Разве мы, разумные существа, не пришли на эту
землю, чтобы быть счастливыми – в краткий, отведенный нам срок?
- Я
часто думал о том, что сказал Хоби – о тех образах, что поражают нас в самое
сердце, образах, что дарят нам проблеск красоты куда более безграничной,
которую можно потом проискать всю жизнь да так и не обрести снова.
-
Источник великой печали, которую я только-только начинаю осознавать: нам не
дано выбирать себе сердца. Мы не можем заставить себя хотеть того, что хорошо
для нас, или того, что хорошо для других. Мы не выбираем того, какие мы.
-
Потому что разве не вдалбливают в нас постоянно, с самого детства, непреложную
культурологическую банальность?.. Начиная с Уильяма Блейка и заканчивая леди
Гагой, от Руссо до Руми, “Тоски”, “Мистера Роджерса” – одна и та же до
странного неизменная сентенция, с которой согласен стар и млад: что делать,
если сомневаешься? Как понять, что для тебя правильно? И любой психотерапевт,
любой специалист по профориентации, любая диснеевская принцесса знает на это
ответ: «Будь собой». «Следуй зову сердца». Только вот, пожалуйста, пожалуйста,
разъясните мне вот что. А что, если у тебя такое сердце, которому нельзя
доверять? Что, если сердце по каким-то своим непостижимым причинам заведет тебя
– вполне умышленно, в облаке невыразимого сияния – подальше от здоровья,
семейной жизни, прочных общественных связей и вялых общепринятых добродетелей
прямиком в ослепительный жар погибели, саморазрушения, беды? ...Если само твое
нутро поет, зазывает тебя прямиком в костер, то может, лучше отвернуться?
Залепить уши воском? Не обращать внимания на изощренное счастье, которым
заходится твое сердце? Послушно взять курс на нормальность, к восьмичасовому
рабочему дню и регулярным медосмотрам, к прочным отношениям и стабильному
продвижению по карьерной лестнице, к “Нью-Йорк Таймс” и воскресным обедам, все
– с прицелом на то, что когда-нибудь ты вдруг станешь настоящим человеком?
-
Никто, никто и никогда не убедит меня в том, что жизнь – главный приз,
величайший дар. Потому что вот вам правда: жизнь – это катастрофа.
- Путь
вперед только один – к старости и утратам, и только один выход – смерть. И, как
знать, может это и ждет нас в конце пути, величие, о котором мы и помыслить не
могли, ровно до тех пор, пока перед нами не открылись ведущие к нему двери, на
которое мы будем глядеть в изумлении, когда Господь наконец уберет ладони от
наших глаз и скажет: «Смотри!»
- Мы
не можем выбирать, чего нам хочется, а чего нет, вот она – неприглядная,
тоскливая правда. Иногда мы хотим того, чего хотим, зная даже, что это-то нас и
прикончит.
- Как знать, зачем Фабрициус вообще нарисовал щегла? Крохотный, стоящий особняком шедевр, каких больше не было и не будет? Он был молод, он был знаменит. У него были могущественные покровители (к несчастью, ни единой картины, нарисованной для них, не сохранилось). Он видится кем-то вроде молодого Рембрандта: он завален грандиозными заказами, его студия ломится от драгоценностей, алебард, кубков, мехов, леопардовых шкур и фальшивой брони, от мощи и тоскливости земных вещей. И с чего вдруг такой сюжет? Маленькая комнатная птичка? Выбор совсем не характерный для его времени, для его эпохи, когда животных чаще всего изображали мертвыми – на роскошных охотничьих натюрмортах навалены горами обмякшие тушки кроликов, рыба, фазаны, которых потом подадут к столу. И отчего так мне важно, что стена на картине пустая – ни гобеленов, ни охотничьих рожков, никаких тебе декораций – и что он так старательно, так выпукло вывел в углу свое имя и дату, не знал же он (или знал?), что 1654 – это не только год, в который он написал эту картину, но и год его смерти? Веет от этого каким-то холодком дурного предчувствия, будто бы он знал, что эта его маленькая загадочная картинка войдет в то небольшое число работ, что переживут его.
- И
как бы ни хотел я верить в то, что за иллюзиями кроется истина, я в конце
концов понял, что за иллюзиями никакой истины нет. Потому что между
“реальностью” с одной стороны и точкой, в которой реальность и разум сходятся,
существует некая промежуточная зона, переливчатый край, где оживает красота,
где две совершенно разные поверхности сливаются, отлавливаются и дарят нам то,
чего не может нам дать жизнь: в этом самом пространстве и существует все
искусство, все волшебство. И – готов поспорить, что и вся любовь. И точно так
же, как музыка – это межнотное пространство, так же как звезды прекрасны
благодаря расстояниям между ним, так же как солнце под определенным углом бьет
лучом в каплю дождя и отбрасывает в небо призму света – так же пространство, в
котором существую я, где я хотел бы и дальше остаться, находится ровно в той
срединной зоне, где отчаяние схлестывается с чистейшей инаковостью и рождается
нечто возвышенное.
Примечания:
Донна
Тарт родилась в небольшом городке Гринвуд, расположенном в восточной части
штата Миссисипи. Свой первый роман
"Тайная история" написала еще во время учебы на филологическом
факультете по специализации «классическая литература».
Карел Фабрициус (1622 - 1654) голландский
художник, один из самых талантливых учеников Рембрандта. Основоположник
делфтской школы живописи. В музеях мира хранится сегодня 17 полотен Фабрициуса,
с большей или меньшей вероятностью приписываемых художнику. В том числе и
картина "Щегол", вокруг которой и разворачивается действие романа
Донны Тарт.
Комментариев нет:
Отправить комментарий